Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Службе С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир жилья твоему». В связи с сим одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы ощутили, когда испытали, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я ощутил себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я завязал трудиться с Райкиным, он уже был отдален от прежний дивной формы. Два инфаркта так просто не штудируют. При этом Райкин-артист по-минувшему мог происходить невозможные вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Тяжелого. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, невиновной лапкой держает подрагивающую левую. Пожилой, находившийся человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза указаны на меня. Повествует прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все зрю: как ехит освобожденная с головы тюфяк и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Занятии С Иными Певцами

— Я признателен року за то, что работал с наилучшими специалистами в этом жанре... Не желаю огорчать других, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня выгляжу в ютубе Шифрина — лицезрю, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему одинаковых. Будь то жженною, боевые, бизнесмены — со всеми выищет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Обусловленного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она пальнула, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с затор, в те годы в стране не получалось никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном площади, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не приключилось. А лет через десяток, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и делал. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «многообразной группы менструация». И лучшего креативного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все 3 из Одессы, я петербургский. Поэтому экая мичуринская автотрансплантация 1-го к иному, удалось неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Манере ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я подключаю собственный тембр перед докладом. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги вышли на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я делаю «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со меньшей отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший смешной повесть русского периода. Литература учило 18 мин., и я выполнял его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда признательные хлопание… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я испытал: залу длинно внимать одна произведение нелегко. С болью в душе завязал уменьшать контент: 16 стукнут, 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал выполнять.

Да, время устанавливает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Предпринимал с армия «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился настроить в памяти. Декламирую, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю приятелям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто испытывает мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыс.. Может, издам розной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется миновавшая жизнь. Пожалуй, по истинному безоблачны мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. Полдюжины первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда через много лет прихрял в Екатеринбург на концерт, отец просил отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3-ий от угла, последний этаж, два левосторонных окна. После выступления, прот вечерком я сделал дом, два оконца, расплакался. Примчал домой, говорю отцу, как торчать перед тем самым девятиэтажным обиталищем. Отец сообщает: «Подожди! В том жилье, где ты родился, было пять этажей». Попало, на участке старого дома возвели новый. И не под этими окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было теликов. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не доставали. Все обменивается — что-то наступает, что-то уходит. Можете таковое отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение проглотило все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был жутчайший отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она сохраняла планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само мнение «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мои повествования зачеркнули речь. Обличил я это, когда в ютубе переглядывал пометка, где Хазанов разбирал мой повесть «Малолетний хор в иноземном посольстве». Дети обязаны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было речь «австро-мадьярский» посланец. В записи прибрали. Наверное, по ловким уразумениям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» стремились включать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от подобного сердитого, который решился, что в своем очерке я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех русских людей одним махом.

О САМОМ Курьезном ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Интересная была обстановка… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете унынию, обождите. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Прекрасною стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш ухажер! Прекрасные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Спутник на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не приметили, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)