Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Службе С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир жилью твоему». В связи с сим одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы испытали, когда разузнали, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я ощутил себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я приступил трудиться с Райкиным, он уже был чужд от прежной умопомрачительной формы. Два инфаркта так просто не постигают. При этом Райкин-артист по-прошлому мог происходить невообразимые вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Горестного. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, невинной лапкой удерживает подрагивающую левую. Пожилой, усталый человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза указаны на меня. Говорит прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все лицезрю: как носит сдернутая с головы убор и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Произведению С Иными Певцами

— Я признателен доле за то, что работал с наилучшими специалистами в этом жанре... Не желаю огорчать оставшихся, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня гляжу в ютубе Шифрина — лицезрю, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему равноправных. Будь то артисты, армейские, бизнесмены — со всеми выищет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Установленного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она пальнула, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с претензия, в те годы в стране не получалось никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном участке, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не содеялось. А лет через 10, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и нашел. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «различной группы гости». И лучшего креативного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все 3 из Одессы, я петербургский. Поэтому этакая мичуринская окулировка 1-го к иному, вышло неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Манере ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я вливаю собственный тембр перед отчетом. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги высаживались на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я делаю «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со мною отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший смешной повесть русского периода. Чтиво брало 18 времен, и я оправдывал его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда замедляемого хлопок… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я испытал: залу длинно внимать одна произведение нелегко. С болью в душе приступил уменьшать сноска: 16 времен, 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал выполнять.

Да, время устанавливает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Предпринимал с армия «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился настроить в памяти. Декламирую, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю друзьям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто испытывает мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыщи. Может, издам раздельной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется минувший жизнь. Пожалуй, по истинному удачливы мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. Полдюжины первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда через много лет вернул в Екатеринбург на концерт, отец просил отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3 от угла, последний этаж, два левосторонных окна. После выступления, прот вечерком я сделал дом, два оконца, расплакался. Примчал домой, сказываю отцу, как защищал перед тем самым девятиэтажным таунхаусом. Отец сообщает: «Подожди! В том жилище, где ты родился, было пять этажей». Обнаружилось, на площади старого дома возвели новый. И не под тьмами окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было телеков. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не зарабатывали. Все обменивается — что-то настает, что-то уходит. Можете эдакое отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение почитало все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был жестокий отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она удерживала планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само речь «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мои повествования зачеркнули речь. Заметил я это, когда в ютубе переглядывал пометка, где Хазанов разбирал мой повесть «Незрелый хор в иноземном посольстве». Мальва соответственны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было мнение «австро-мадьярский» посланец. В записи прибрали. Наверное, по дипломатичным уразуменьям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» силились впрыскивать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от подобного сердитого, который решился, что в своем повествовании я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех совковых людей одним махом.

О САМОМ Забавном ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Смешная была конъюнктура… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете грусти, помедлите. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Прекрасной стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш ухажер! Примечательные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Спопутник на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не приметили, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)